"Тяжело жить нынче", - думалось в вечернюю зимнюю пору потомственному русскому колдуну Феодору, 187 лет от роду, в сотый раз уныло переставлявшему баночки с травами на отведенной специально для них полочке. Впрочем, жить на Руси всегда было тяжело. От слова "совсем" и во все времена: то войны, то голод, то ещё беда кака. Однако и этого для жизни Федьки было мало - жизнь завела его в Сибирские глухомани, в поселочек "Подтёсово". Нет, жизнь тут была не так уж и плоха: город через паромную переправу, быстрый интернет, низкий процент населения, красоты и дары природы. Но... Но не было главного: любви. Точнее, как… Она была, но не для Федьки. Ибо не нашелся ещё тот нездоровый (читай - ебанутый) человек или не-человек, предложивший бы ему встречаться.
Да и кто мог найтись в Сибири, мать ее? Оборотни да волколаки тусовались в глубинах тайги в своих поселениях, чужаков на пушечный выстрел к себе не подпуская, с ними же торчали болотницы с кикиморами болотными, да Блуд с батькой Лешим. А в поселке кто? Одни домовые да упыри всякие. Хотя еще отпрысков Лешего то тут, то там встретить можно было, но всё не то, все не те.
"Точно тяжело", - в очередной раз посетила "светлая" мысль отпрыска человеческого в момент его культурного просвещения на просторах интернета. Ну, как культурного... Сайт знакомств для простых смертных с натяжкой можно было таковым посчитать.
"Вот если бы были специализированные сайты для таких как я..." - закрывая вкладку в радужном браузере, подумал вдруг темноволосый. Эх, он бы там развернулся... И с новыми существами бы пообщался, и друзей-погодок нашел, и глядишь деваху иль хлопчика какого... Но...
Что-то как-то много "но" получалось. Равно как и "бы".
- Федоська! - из пут дум печальных молодого колдуна вырвал женский вопль и громкий стук в дверь квартиры. - Федоська, отворяй! Эт я, баба Катя!
читать дальшеБаба Катя... Юноша поморщился. С момента, как он обосновался в поселке и как его бабуля отошла в мир иной, лучшая подруга его покойной бабки возложила сама на себя задание: следить, шоб у внучика её бест-френд бабки Ленки всего в достатке было, "шоб в хате чисто было да наготовлено много". Опять же, с одной стороны, огромным плюсом добро старухи было, а с другой... Чай не маленький, самому пора приступать к жизни.
Но "но".
- Здравствуйте, баб Кать, - наскоро в порядок себя какой-никакой приводя, пробасил с широчайшей улыбкой отрок Адамов, распахивая (ДВЕРЬ?) перед нагруженной сумками женщиной. Совесть моментально дала о себе знать – мол, ты что, гад, женщину больную с таким грузом под дверью держишь, а? Почто? Посему сразу у гостьи ее баулы цыханские забирая, стараясь не слушать весь поток информации (Екатерина Ефимовна крайне любила сплетни и знала абсолютно все, что происходило в поселке) из уст чужих, парень чистосердечно свинтил на кухню эти самые баулы разгребать. Контейнеры, кучи контейнеров! И пакетиков. И овощей с фруктами. И... Сухари? Мешок? Ха?
-...я Нюрке так и сказала - шлюхаешься до хер, прости господи, скольки, а потом мужа мотаешь своими хотелками! Мотала бы хахалей своих, вона купили бы! Дак нет, говорю, потаскуха ты этакая, мужика бедного загоняешь. Он и так у тебя больной, а ты добиваешь... Слышь, Федосенька, - о, а вот и та самая смена настроения. Точнее голоса. Из приглушенного старческого в подобие завлекающего русалочьего, хотя Федьке он напоминал скорее увещевания Кикимор болотных: так же скрипуче-сладко и пискляво. Жуть, в общем. - Федось, а у тебя мож травка кака есть? Ясен ясень, что Нюрке ее мужик даром не нать, а моя-то Лидка все по нему вздыхат. Глядишь, выздоровеет да бросит эту курву. Ну, Федось...
По телу юного мага пробежали мурашки (читай - стадо баранов). Нет, определенно у теть Кати в родных был кто-то из Кикимор. Как пить дать был. Ее, бедную, в ее же доброжелательной улыбке перекосоебило настолько, что и не узнать стало. Губу верхнюю поджала так, что верхняя челюсть во всей красе предстала на обозрение. А вставную челюсть бабка не жаловала. Равно как и уход всякий за своими зубами больными и сгнившими. Нижняя челюсть была поприличнее, но все равно как-то уж жутко все это смотрелось. Да вкупе с ошметком черемши, застрявшим на самом видном месте меж единицами... Юношу снова передернуло. Захотелось самолично бабке зубы почистить да побрызгать Глэйдом - смердило.
-Баб Кать, ты это... - начал было уже Феодор, рукава толстовки закатывая до локтя да испещренные шрамами и ожогами руки являя на свет божий, - Ты это... Присядь пока, а я принесу чего надо, - передумал. Обижать старушенцию не хотелось. Не со зла же она так и не специально - глупенькая стала со временем. Кардинально изменилась
В свои 50, когда впервые Федька ее увидал, она цвела, как сирень. Яркая, легкая, веселая. Во всем поселке женщины краше не было. Слышишь смех переливом колокольчика - значит Екатерина Ефимовна где-то болтает. Когда Феодор впервые женщину увидал, то не сразу поверил, что она человек и что ТАК можно выглядеть в 50. Статная, еще высокая и с густыми-густыми длинными каштановыми кудрями, не тронутыми сединой. Нос греческий, глаза фиалковые-фиалковые, а кожа - фарфор. Истинная женщина времен античности. Со временем, конечно, пальцы огрубели, появились морщины, а скулы, коими она так гордилась, скрылись под обвисшими щеками, но... Но "но". Бабушка говорила, что в пору молодости за ней даже волколак приходил, прослышав о красоте, но она не пошла. Наоборот, как клешнями в Генку-тракториста вцепилась, так до самой его смерти и не отпустила. Смотрела только на него, любила только его. Детей бог им не дал, но они и не скорбели об этом. Приняли, смирились да так и жили дальше, в домике, что Геннадий сам отстроил к свадьбе. Женой он гордился: красавица, комсомолка, труженица. "А какие пирожки печет! Во рту тают! Вот придете в гости, угостим!" - при встрече всем он жену расхваливал, а та горела как маков цвет. Хорошая была пара. Умер Геннадий спокойно, в объятиях жены, пару лет назад. Впрочем, весь поселок говорил и гудел - вместе с ним померла и Екатерина. Осталась лишь померкшая в горе своем баба Катя, забросившая себя и дом. Не смела женщина зайти туда, где когда-то смеялась и плясала под игру своего Геночки на баяне. Так и жила в баньке, лелея свое самое заветное - фотокарточки, шкатулочку с простенькими украшениями да память свою. Ничего кроме ей и даром не надо было. Благо, совсем в депрессию и тоску скатиться ей не давала внучатая племянница, переехавшая на Север из-за работы - деток учить перевелась.
- Баб Кать, - отсутствовал хозяин дома недолго. Нужное всегда лежало наготове - не впервой гостья просила об услуге и не впервой он оказывал ее, а, зная нестабильный график посещения своей персоны, Федька всегда держал на стреме один мешочек. Так, на про запас. Всегда помогало. Так что, туда-обратно путь занял даже больше, чем поиск желаемого.
- Да, милок?
- Вот, баб Кать. Только строго по инструкции, ни граммулечкой больше!
- Милок, да Бог с тобой! Конечно, все, как наказывал, все, как за тобою записала! - душой старуха не кривила, пряча заветное в недра объемного бюста и как-то расслабляясь, теряя виды устрашающие и вновь напоминая призрак себя молодой.
"Жизнь людей так недолговечна..."
- Милок, пойду я. Устала я что-то, - и впрямь, вместо обычных посиделок с чаем и пирожками (все такими же вкусными), взмахнув платочком да голову свою седую покрыв, Екатерина Ефимовна протопала на выход. Федька напрягся. Ему показалось, что следом за нею промелькнула Тень чего-то поистине Древнего. Проводить? Или не стоит? Вдруг ничего страшного... Хотя бы помочь спуститься? Но она не просила. Еще и явилась... Совесть, проснувшаяся в очередной раз, мысли развиться не дала и безмолвно пинком под зад отправила своего "хозяина" следом за бабулей.
- Час хоть и не поздний, но провожу я вас, баб Кать.
И проводил. До самой баньки с её немного покосившимися дверьми, любовно покрашенными в ярко-желтый цвет. "Геночка его так любил..." Тени не наблюдалось, бабушка более-менее ожила, но на душе у колдуна было неспокойно. Ну не появляется частица Древнего просто так. Ладно все и просто у Лиха да Блуда, но не у Высших сил. Может, чего не договаривает она? Хотя нет, он бы почувствовал. Точно бы почувствовал! Даром он маг, что ли? Но что же это тогда за херь к ней пристала?
Прояснилось все через пару недель: баба Катя отгуляла на свадьбе своей внученьки с мужем Нюрки и отошла на тот свет. Уходила она упокоенная, проведя перед тем долгий разговор с батюшкой, а после с самим Федькой. Почти родные ж были.
- Ты, Феодор, прости мя грешную, коль чем обидела, - лежа наконец в своей спальне в их с Геной доме и держа в своих сухих пальцах ладонь юноши, вещала Екатерина. - Молчи. - вроде сказано было почти шепотом, но Федька сразу рот закрыл. Собирался было отнекиваться, но не позволили. - Прожила я долго, очень долго. Было в моей жизни многое, худое и хорошее, но было и... Ох, Федька. Было и волшебное. Как щас помню Его глаза зеленющие, злющие-злющие, что не с Ним пошла, а с Генкой... Ох, как выл Он тогда... Но ведь сердцу не прикажешь, верно, Федька? - тот кивнул. Женщина продолжала, - Не прикажешь... Думается, он-то меня и проклял, шоб не понесла я. Так и сказал мне: "Коль не от меня, ни от кого не родишь!" и в тайге сгинул. Федька... Феденька, ты... Ты из шкатулки-то возьми браслетик. Прямо сейчас возьми, - Лидия перед тем, как позвать всех бабкой указанных, подготовила на тумбочке подле кровати пару коробочек с тем, что Матко (как по-польски звала родственница бабульку) попросила. От человека к человеку она со своими наставлениями передавала коробочку и каждый брал из нее то, что по мнению Екатерины, им нужно было. Даже Нюрке пожертвовала - трусы из шали, в отдельной коробке. Мол, нашлюхаешься когда - благодарить меня будешь да носить. К всеобщему удивлению Нюрка послушно взяла да еще и поблагодарила.
- Этот? - немного покопошившись, колдун извлек старенький (старше него самого) браслет из красных деревянных бусин с небольшой веточкой сирени в кристально прозрачной капле смолы в центре.
- Ближе, - еще раз просить Феодор себя не заставил, поднося желаемое к самому носу подруги бабушки и замирая, даже забывая, как дышать. Нет, барышней он не являлся и дыхания не терял от побрякушек, просто от браслета этого такая мощь шла, такая магическая сила, что внутри все переворачивалось. Хотелось и примерить, и отбросить от себя украшение. "И хочется, и колется". Темноволосому казалось, что браслет его не просто уколет - сожжет к праматери.
- Он, он, - вынося удовлетворенно вердикт и подернутые белой пеленой глаза закрывая, женщина тяжело вздохнула. Ее время подходило к концу. Тень, частица Древних, вплыла во двор. -Ты, Федька, снеси его в тайгу. Недалеко, на волчий луг, где обычно... Ох... Где обычно ты травы собирал вместе с Леночкой. И на веточку сирени ты его повесь. Он поймет... Поймет. Все поймет. И письмецо, - колдун послушно принял и второй дар из-под подушки женщины. - Все там ты оставь, Федь. Все там. Теперь ступай. Ох. Ступай, Федь.
Смерть всегда печальное событие. Черные тона, траур, горе и боль. Почти весь поселок пришел попрощаться с Екатериной. В доме и шару не прокатиться - везде люди, все тихо говорят да плачут. С толпою отстояв минут пять, колдун поспешил восвояси - духота сводила с ума, браслет жег кожу груди через ткани пиджака и рубахи, да и вновь в окне он увидел Тень. Молодому человеку отчаянно хотелось узнать, что же это такое пришло к ним, что пристало к Екатерине Ефимовне. По наивному разумению своему Феодор надеялся, что сможет отвести беду, и бабушка не умрет, что проживет еще немного, но кого он обманывал? Смерть не дано победить. Не отступит она от тех, кому уготовано. Простую истину в очередной раз познал Федька - Смерть не обратила на него внимания, тенью скользя в дом, а после в облике Геннадия выводя молодую Екатерину. Хотя, может, и сам Геннадий за ней пришел? Ведь Тень за ними волочилась уже по земле, а не скользила как привидение за спинами. Дыхание в очередной раз перехватило. Молодая пара, смеясь, прошла мимо, крепко держась за руки, и скрылась за резными воротцами. Стих и их смех.
"Ну вот, Федька. Даже твои старые друзья уходят в лету."
Раздался горестный вопль "Матко!", разрезавший тишину похлеще ножа. Что и кто говорил, дальше колдун слушать не желал. Он убегал. Убегал, как когда померла его любимая бабуля, растирая предательские горячие слезы по щекам. Убегал, не видя ничего. Даже двух печальных глаз в кустах орешника. Равно как не слышал вой, полный тоски и боли.
На похороны Феодор прийти не смог. Даже заставить себя не получилось. Зато горе отлично топилось на дне бутылки. Ну а что? Мужик он или кто? Да, знал он ее всего лет 25, но это ничего не меняет! Она же ему почти как родная была! И сплетни эти ее... Жуткие улыбки... Браслет...
Точно! Браслет!
"Не волнуйся, баб Кать. Я его верну."